Отыскала магазинчик ,где продают книжки " Азбука классики" в твердом переплете.Да.Читаю Виана.Он прекрасен..К теме общественного транспорта цитата из его романа " Осень в Пекине".
насладится.много буков.Амадис Дюдю не слишком уверенно шагал по узенькой улочке, являвшей собой самый длинный из наикратчайших путей к остановке 975-го автобуса. Ему приходилось ежедневно отдавать кондуктору три с половиной билетика, чтобы спрыгивать с подножки на ходу между остановками. Амадис пощупал жилетный карман, определяя, хватит ли билетов. Пожалуй, хватит. На мусорной куче сидела птица и, барабаня клювом по трем консервным банкам, выводила начало русской «Дубинушки». Амадис остановился. Птица взяла фальшивую ноту и, злобно ругаясь сквозь стиснутый клюв нехорошими птичьими словами, снялась и полетела прочь. Амадис двинулся дальше, насвистывая продолжение мелодии, но тоже сфальшивил и разразился бранью.
Светило солнце — так, кое-где. Во всяком случае, перед Дюдю улица сияла нежным светом, отраженным в жирной, скользкой мостовой. Только он все равно не мог этого видеть: улица поворачивала сначала направо, потом налево. На порогах, поводя неохватными рыхлыми прелестями, вырастали женщины с помойными ведрами в руках; их пеньюары распахивались над впечатляющим отсутствием добродетели. Женщины вытряхивали мусор себе под ноги и все разом принимались колотить по днищу. Заслышав барабанную дробь, Амадис привычно подстроился в такт. Он потому и любил эту улочку, что она напоминала ему военную службу с америкашками, когда все обжирались арахисовой пастой в жестяных банках, вроде тех, по которым долбила птица; только банки были побольше. Мусор, вываливаясь из ведер, поднимал тучи пыли, но Амадису это нравилось, потому что сразу становились видны солнечные лучи. Он поравнялся с красным фонарем на большом здании под номером шесть, где в целях конспирации жили переодетые полицейские. (На самом деле это был комиссариат; а чтобы кто чего не подумал, на ближайший бордель повесили фонарь синего цвета.) Красный фонарь был ориентиром, по которому Амадис определил, что время приближается к восьми двадцати девяти. Значит, до автобусной остановки еще минута, что равняется шестидесяти шагам — по секунде каждый. Но он делал пять шагов каждые четыре секунды... Расчеты оказались столь сложны, что вскоре растворились в его мозгу и были впоследствии выведены из организма вместе с мочой, звонко заструившейся в фарфоровую белизну унитаза. Впрочем, это произошло много позже.
На остановке 975-го уже стояло пять человек, которые мгновенно загрузились в подошедший автобус. Дюдю кондуктор впустить отказался, хотя тот протянул ему бумажку, взглянув на которую каждый дурак сразу бы понял, что это действительно шестой пассажир. Тем не менее автобус ушел без него, так как свободных мест было только пять; в доказательство автобус четырежды пукнул, силясь сдвинуться с места. Наконец он отъехал от остановки, волоча заднюю часть по ухабистой мостовой и высекая снопы искр. Некоторые водители (обычно те, что ехали следом) любили совать под хвост впереди идущему автобусу кремни, чтобы полюбоваться фейерверком.
Перед самым носом Амадиса остановился следующий 975-й. Он был набит битком и тяжело дышал. Из автобуса вылезла дородная дама с ухватом и маленьким, едва живым господином, тащившим этот ухват. Дюдю вцепился в поручни и протянул свой посадочный талон, но кондуктор ударил его по пальцам компостером.
— Отпустите автобус! — сказал он.
— Но ведь вышло три человека! — возмутился Дюдю.
— Они были сверх нормы, — доверительно сообщил кондуктор и гаденько подмигнул.
— Вранье все это! — снова возмутился Дюдю.
— А вот и не вранье! — сказал кондуктор и высоко подпрыгнул, чтобы достать до сигнального шнура. Он подтянулся, показал Амадису задницу, и водитель дал газ, потому что шнур тоненькой розовой тесемкой был соединен с его ухом.
Амадис взглянул на часы и сказал «У-у-у», в надежде, что стрелки, испугавшись, пойдут вертеться вспять. Но послушалась только секундная стрелка, а две другие невозмутимо продолжали свой путь. Дюдю стоял посреди дороги и смотрел вслед автобусу, когда подошел следующий и дал ему под зад буфером. Амадис упал. Водитель остановил автобус прямо над ним, открыл горячий кран и оросил шею несчастного кипятком. Тем временем двое пассажиров, стоявших в очереди за Дюдю, поднялись в салон. Дюдю вскочил на ноги и увидел, что автобус уже ушел. Шея у него горела, в груди клокотал гнев; теперь он наверняка опоздает.
К остановке подошли еще четыре человека и взяли в автомате посадочные талоны. Затем подошел пятый, молодой здоровяк, и вместе с талоном получил струю одеколона, которая по распоряжению Компании причиталась каждому сотому пассажиру. Заорав не своим голосом, здоровяк бросился бежать не разбирая дороги, ведь что ни говори, а получить в глаз струю почти чистого спирта довольно-таки больно. Он выскочил на мостовую, по которой обратным рейсом ехал 975-й. Чтобы положить конец нечеловеческим страданиям бедняги, автобус раздавил его, и все увидели, что недавно он ел клубнику.
Тут как раз подкатил четвертый автобус с несколькими свободными местами. Женщина, ставшая в очередь значительно позже Амадиса, проворно сунула кондуктору свой талон.
— Миллион пятьсот шесть тысяч девятьсот третий! — громко провозгласил кондуктор.
Амадис сделал шаг вперед:
— У меня девятисотый...
— Прекрасно. А где первый и второй?
— У меня четвертый, — сказал какой-то господин.
— У нас пятый и шестой, — откликнулись рядом. Амадис успел уже юркнуть в автобус, когда кондуктор схватил его за шиворот.
— Вылезайте. Вы нашли талон на дороге, так ведь?
— Да-да, мы видели, — закричала очередь. — Он лазил за ним под автобус.
Кондуктор выпятил грудь колесом и спихнул Дюдю с подножки, пронзив ему левое плечо презрительным взглядом. Амадис запрыгал от боли, а четверо пассажиров втиснулись в автобус, и тот поехал дальше, стыдливо съежившись.
Пятый автобус проехал мимо полным-полнехонек, а счастливчики, что сидели внутри, высунули язык, дразня Дюдю и всех ожидавших на остановке. Кондуктор даже плюнул в его сторону, но не принял во внимание скорость; плевок так и не долетел до земли. Амадис попытался отбить его на лету щелчком, да промахнулся. Он весь покрылся испариной от злости; когда же шестой и седьмой автобусы проехали мимо, оставив его на тротуаре, он решился идти пешком; сядет на следующей остановке, там многие выходят.
Дюдю нарочно шел там, где не положено: пусть все видят, что он кипит гневом. Пройти ему надо было метров четыреста, и за это время его обогнали несколько 975-х, почти пустых. Когда же он достиг наконец зеленой будки, что за десять метров до остановки, вдруг откуда-то вынырнули семь молодых кюре и десять школьников с хоругвями и разноцветными лентами. Они окружили автобусную остановку и выставили два просвиромета, чтобы у окружающих пропала охота ехать на автобусе. Дюдю силился вспомнить пароль, но он так давно бросил изучать катехизис, что нужное слово никак не приходило на ум. Тогда он сделал попытку подкрасться задом-наперед и получил в спину скомканную облатку. Удар был такой силы, что у Дюдю перехватило дыхание, и он зашелся кашлем. Кюре ликовали и суетились вокруг просвиромета, продолжавшего плеваться снарядами. Подъехало два 975-х, и дети расселись по свободным местам. Во втором автобусе еще было куда приткнуться, но один из кюре остался на ступеньках и не дал Дюдю подняться. Когда же Амадис повернулся, чтобы взять новый посадочный талон, на остановке уже стояло шесть человек. Он отступил и кинулся со всех ног к следующей остановке. Далеко впереди замелькал искрящийся хвост 975-го. Амадис бросился ничком на тротуар: кюре направил просвиромет в его сторону, и над головой у него со звуком горящего шелка прошелестела облатка, угодившая затем в сток.
Амадис поднялся. Он был весь в грязи и уже сомневался, стоит ли идти на работу в таком виде. Но что скажут всевидящие табельные часы? А тут еще заныла портняжная мышца. Пытаясь унять боль, он всадил себе в щеку булавку (в свободное от работы время Амадис увлекался трудами по акупунктуре доктора Ботина д'Охмурана[1]); к несчастью, он ошибся точкой и излечился от нефрита голени, которого, впрочем, у него еще не было, но теперь, если и будет, то не скоро.
Когда Дюдю подошел к следующей остановке, то увидел толпу, враждебной стеной окружившую автомат. Он остановился на некотором удалении и, воспользовавшись минутой спокойствия, попытался рассуждать здраво:
— с одной стороны, если опять отправиться пешком до следующей остановки, то не имеет смысла вообще садиться в автобус, потому что тогда опоздаешь настолько...
— с другой стороны, возвращаться тоже опасно: тогда обязательно налетишь на кюре;
— и наконец, с третьей стороны, очень хочется прокатиться в автобусе.
На этом этапе рассуждений Амадис громко расхохотался, потому что, не желая форсировать события, он ловко избежал логического заключения. Посему он отправился пешком до следующей остановки и еще старательней не разбирал дороги, дабы никто не усомнился, что гнев его готов выплеснуться наружу.
Когда он почти дошел до столба с металлической табличкой, очередной автобус хрюкнул ему в самое ухо. На остановке никого не было. Амадис поднял руку, но слишком поздно. Водитель не заметил его, весело нажал на педаль и промчался мимо.
— Черт бы его взял! — сказал Амадис Дюдю.
— Это точно, — согласился подошедший господин.
— Уверен, что они это делают нарочно, — возмущенно продолжал Амадис.
— Да? Хм... Вы полагаете, нарочно?
— Убежден, — сказал Дюдю.
— Без тени сомнения? — спросил господин.
— Ни на секунду не кривя душой.
— И готовы в этом поклясться?
— Чтоб я сдох, — заверил его Дюдю. — Ежу понятно! Чего тут думать? И поклянусь, если надо. Так его разэдак!
— Тогда клянитесь, — сказал господин.
— Клянусь! — произнес Дюдю и плюнул в ладонь, которую подставил ему господин.
— Каков мерзавец! — взревел тот. — Он оклеветал водителя 975-го автобуса! Вы заплатите за это штраф.
— Ах, так? — сказал Дюдю, окончательно выходя из себя вслед за распиравшим его негодованием.
— Я принимал присягу, — заявил господин и переверну! фуражку козырьком вперед. Это был инспектор 975-го маршрута.
Амадис стрельнул глазами направо, налево и, услышав знакомое рычание мотора, бросился вперед, рассчитывая вскочить в подходивший автобус. Вскочить-то он вскочил, но так неудачно, что проломил заднюю площадку и, пролетев насквозь, основательно вмялся в асфальт. Едва он успел пригнуть голову, как над ним проплыл автобусный зад. Инспектор извлек Дюдю из мостовой и заставил-таки заплатить штраф. За это время мимо проползли еще два автобуса. Увидав такое безобразие, Амадис стремглав кинулся к следующей остановке. Это, конечно, более чем странно, но именно так все и было.
Дюдю благополучно достиг остановки, где с удивлением обнаружил, что до конторы осталось триста метров. Какой смысл садиться в автобус?..
Тогда он пересек улицу и пошел по тротуару в обратную сторону до того места, откуда стоило ехать на автобусе.
Отыскала магазинчик ,где продают книжки " Азбука классики" в твердом переплете.Да.Читаю Виана.Он прекрасен..К теме общественного транспорта цитата из его романа " Осень в Пекине".
насладится.много буков.
насладится.много буков.